"Подвизайтесь войти сквозь тесные врата" (Лк.13,24) Некий человек говорит Господу: "Неужели мало спасающихся?" (Лк.13,23) Хотелось бы, чтобы Господь ответил: "Нет, ты не совсем прав, спасающихся довольно много, потому что такова есть спасающая сила и милость Божия". Но Господь хотя и отвечает на эту мысль Своего совопросника, но не прямым образом. Он не говорит ни "да" ни "нет". Он говорит слова, в которых слушающий и внимающий обретет гораздо больше, чем в простом утверждении или простом отрицании. Эти слова дают возможность обрести стимул для дальнейшего движения его личности, его души, его мысли, что означало бы, что он не мертв душою. Господь говорит: "Подвизайтесь входить сквозь тесные врата"(Лк.13,24). Здесь замечательна не только общая мысль, но и конкретность слов. Господь не просто говорит: "старайтесь", Он говорит: "подвизайтесь", то есть "совершайте подвиг, преодолейте себя", потому что в каждом духовном деле всегда есть момент преодоления, потому что, когда речь идет о духовной жизни, в человеке всегда есть нечто мешающее этому движению, и преодолеть "мешающее" - это и значит начать совершать подвиг.

   В этом ответе Христа как бы слышится следующее. "Не думайте о том, много или мало спасающихся - не ваше это дело, пусть этим занимаются социологи, ваше же дело подвизаться, ваше дело - начать дело делать, а время покажет, много или мало окажется. Не занимайтесь пустыми вопросами, не занимайтесь "изучением" общественного мнения и общественной ситуации, занимайтесь собой, и тогда вы увидите, что вы прибавились к числу подвизающихся входить через тесные врата. И кстати - это и окажется прибавлением положительного содержания в общественной жизни.

   Более того - может оказаться, что ваш подвиг станет заразительным и для других людей. Только если это будет действительно подвиг, а не внешняя формальная, возлецерковная суета, возле Христа. Настоящий подвиг всегда либо заражает и заряжает, либо отталкивает. И тогда окажется что "много или "мало" - это даже не вопрос, это слова, кторые заключают в себе вероятное, относительное решение, решение относительно тебя. Ты встанешь в ряды подвизающихся и вокруг тебя еще окажется несколько, и дальше эта цепь будет расти, но если ты не встанешь, - вполне вероятно, что на тебе эта цепь прекратится и те многие, кто могли бы быть за тобой, окажутся вне.

   Ответ Христов заключает в себе жизненную диалектику, замечательную еще и в связи с притчами о Царствии Божием. Притча о горчичном зерне (очень малом), из которого возрастает большое древо, очень ясная: малое зерно есть некоторое незначительное жизненное начало, из которого вырастает дело огромного значения, огромного внутреннего напряжения и огромных масштабов. Здесь Господь предлагает понимание Царствия Божия не со стороны содержания, а со стороны его развивающейся динамичной структуры. То ест, речь идет не вообще о Царствии Божием, а о его росте внутри человека, не о объективном Божием мире, а о соотношении Царствия Божия с личным внутренним миром. Таково нормальное соотношение человеческой личности с Царствием Божием. Если же никакого роста нет, то, по-видимому, все туман и мнимость.

   Другая притча о Царствии Божием еще более динамична. "Царствие Божие подобно закваске" (Мф.13,33) (дрожжи), которая, будучи брошенной в тесто, заставляет тесто возрастать. Эта притча имеет более определенное значение: когда в жизнь входит переживание Царствия Божия, она в своем содержании и в своем качестве начинает возрастать. В ней появляются новые, гораздо более значительные содержательные и ценностные смыслы, чем те, что были прежде. Раскрылась не идея и не внутреннее психологическое переживание а реальность Царствия Божия и эта реальность стала соотносить все, что есть в жизни с твоею личностью, и потому все, что есть в мире, включая личность, стало бесконечно богаче, потому что она стала вмещать все: одно безусловно отрицая, другое безусловно принимая, с третьим вступая в иной контакт.

   Все это богатство возрастания и глубокой внутренней динамики, внутренних жизненных смыслов и переживаний личности раскрывается именно потому, что душа живет с Богом. Что значит жить с Богом, что значит, когда Царствие Божие в тебе действует? Это значит, что ты вступил в личную связь с Царем этого Царства, и эта личная связь раскрывается в тебе. Царствие Божие начинает жить не фантазийно, а самым что ни на есть реалистическим образом.

   Господь ждет серьезности, Он отвергает дешевые уловки человеческой психологии, Он отвергает пустые самооправдания. Он не перестает призывать. "Подвизайтесь" - это не только условие и даже более того, это почти не условие - это прежде всего призыв. Призыв, обращенный к каждому слушателю, к каждому читателю. Призыв, который именно потому, что это призыв Божий, может быть исполнен. Потому что если Бог призывает, Он и дает силы, чтобы слушающий мог на призыв отозваться делом. Подвизаться - это значит, во-первых, услышать слова Христовы, как обращенные лично к тебе, к твоему сердцу, и это начало подвига. Во-вторых, решиться, в-третьих, начать делать первые шаги, в четвертых, решиться не останавливаться только на этих первых шагах, а делать за первыми и вторые, и третьи, и пятые и т.д. Так и начинается движение вверх путем тесным, но великолепно плодотворным. И первый реальный плод на этом пути, который останется навсегда с тобой - ( как собственно происходит со всеми плодами, они не исчезают, как бы преодоленные уже, а остаются навсегда с тобой) это смирение.

***

   Христу задают не такой уж пустой и лукавый вопрос: "кто мой ближний?" (Лк.11,29). На этот вопрос следует ответ в притче, и его можно кратко сформулировать так: во-первых всякий; во-вторых, преимущественно тот всякий, который здесь и сейчас находится рядом с тобой, и в-третьих, преимущественно тот всякий, который особенно нуждается в тебе, в твоей любви и помощи, в твоем милосердии. И этот очевидный ясный, как день, ответ далеко не для всякого, даже и не первый год живущего в Церкви, имеет свою жизненную очевидность. Далеко не всякий для себя так разрешает поставленный вопрос, как разрешает его Христос, хотя Христос говорит прямо. Это доказывается элементарной, простейшей проверкой жизнью при достаточно нормальной работе совести. Ум лукавствует, и сердце не готово признать правду Христову. И все силы личности отказываются направляться в небесную сторону.

   Тогда можно сколько угодно раз задавать вопрос: "Кто есть ближний мой?". И все попусту, во-первых, потому, что всякий для меня обычно оказывается никаким. Во-вторых, потому, что тот, кто здесь и сейчас рядом со мной, может оказаться здесь и сейчас только секунду, а в следующую секунду по простой физической реальности мы оказываемся прохожими в разные стороны и каждая секунда разделяет нас все дальше. Или то, что он рядом - для меня на самом деле мнимость и ничто, никакого рядом на самом деле нет. И наконец, в третьих - кто такие нуждающиеся в моей любви и моей помощи? А я не вижу никого! Господи, ну что мне делать, если я не вижу никого, кто нуждается в моей любви и помощи?! Я, пожалуй, иногда готов увидеть тех, от кого я хотел бы получить помощь и милосердие, но я и их не очень вижу, и что же мне делать, если действительно у меня такая душевная бездарность, если я не понимаю человека, если я и себя, честно говоря, не особенно понимаю, в лучшем случае - на уровне мало стоящего психологического понимания. И если начинают возникать в душе такие вопросы, это означает, что такой человек уже не безнадежен для Бога: он хочет услышать ответы.

***

   До тех пор, пока нет готовности принять мир Христов в свою душу, невозможно увидеть не только Бога, но и ближнего. Он пройдет мимо, как прохожий, и все вокруг тебя всю жизнь будут прохожие, и нуждающихся в тебе не найдешь. Бывает иногда в одном и том же монастыре вокруг кельи одного монаха толпится очередь, а к другому и за три недели ни одного стучащегося не находится. Чувства человеков подсказывают, в какую дверь стучать, и правильно подсказывают. Один раз можно обмануться, а уж много раз не обманешься

***

   Умножить - по Евангельскому слову - в себе таланты, которые даны от природы, это означает, что они могут быть увеличены в степени и развиты в качестве.

   По отношению к себе каждый ищет справедливости, а чаще - и больше, чем просто справедливости. Но для чтителей Евангелия такой нравственный подход недостаточен. Здесь требуется иное - не просто нравственный подход, пусть даже совершенный, но автономный. Надо иное. Евангельская притча о прощении долга начинается со слов Спасителя: "Уподобися Царствие Небесное ..."(Мф.18,24). Если нравственные принципы и их осуществления не разрабатываются, не открываются и не действуют с позиции Царствия Небесного, для христианина они беспредметны.

   В притче речь идет об установлении духовного принципа отношений, который выражается и в нравственной сфере. Духовный принцип отношения к ближнему не может реализоваться, пока не откроется в сердце хотя бы начальное переживание того, что весь мир и все человеческие отношения должны строиться, исходя из знания бытия иного мира и из переживания того,что все, что здесь, проецируется на иной мир; и наоборот - иной мир проецирует верные отношения здесь. И эта проекция вынуждает видеть, что в Царствии Небесном все исходит от Царя Небесного, а что исходит от Царя Небесного - есть прежде всего милость: то есть не ищущая повода, не ищущая причин, не ищущая обоснований - практика Божественной любви, направленная промыслительно на весь сотворенный Богом мир и прежде всего на человека. Эта милость вернее всего осознается, когда ее ищешь, когда в ней нуждаешься, когда понимаешь, что без этой милости начинается гибельное бытие.

   Простой поиск справедливости может вести к несвободе и к разрушению личного бытия. Когда же наступает поиск милости, тогда душа ощущает милость, как милость, а не как справедливость. Тогда, по естественному закону духовного бытия, милость, проливаемая в душу ищущему (в виде ли изменения ситуации или утешения) не остается замкнутой в его сердце, по закону духовного мира: ей свойственно, через открытое сердце, действовать как через проводник милости, полученной от Бога, и на все окружающее.

   Когда же в сердце человека, выпросившего и получившего Божественную милость, психологически и нравственно действует другой подход - неприятие другого лица - милость Божия иссякает, не потому что Бог не милосерден, а потому что, сколько такому человеку не вливай божественной милости, она все равно в нем исказится. Белое становится черным. Чистое становится грязным. Эта беда не этическая, а духовная. И если кто чувствует в себе такого рода духовную неправедность, у того единственный выход - покаянно молиться и выпрашивать у Бога уже не только милости, но и дополнительной милости, которая состоит в том, чтобы осознать и пережить милость, как милость, как дар Божественный, как дар Святой. Потому что если не придет покаянное осознание своей страшной вины в предательстве Божественной милости, и нужно теперь ее особенными усилиями искать, разрушение, скорее всего, окончательное, ад неизбежен.

   Эта притча - пример не простого видения различных этических взаимоотношенческих и других проблем - замечательна тем, что дает некий образец, алгоритм для того, чтобы пытаться все, что может быть оценено нравственно, увидеть не только с этической стороны, но и со стороны духовного содержания - чтобы оно ожило в сердце и стало действующим.

***

   София, то есть Премудрость признавалась греками матерью всех добродетелей, а остальные - мужество, умеренность и справедливость, как бы логически выводились из мудрости, т.е. из верного рационалистического понимания и знания всего. У греков другие добродетели не были известны, и даже по одному этому можно увидеть, насколько христианство богаче в нравственном отношении. Бесконечно более правое мистическое ветхозаветное и новозаветное сознание ставит источником всех добродетелей любовь, потому что Бог - есть любовь.

***

   Из очень многих слов апостола Павла о значении нравственного закона, общий смысл которых блистательно сформулирован преподобным Андреем Критским: "закон изнемог", многие делают вывод, кажущийся правильным, что всякий вид отношений к нравственному бытию, который может определяться императивно, через повеление, утрачивает прежнее значение - и это подход отчасти верный, но упрощенный. В этом подходе непонимание смысла нравственного устройства жизни ничуть не меньше чем при другом подходе, основанном исключительно на подчинении себя закону. (Не бессмысленны же слова известного философа, утверждавшего, что две только вещи в мире его особенно восхищают и одна из них - это нравственный закон, действующий в нем!)

   Совесть не может опираться только на одну интуицию, на внутреннее ощущение, она должна опираться и на объективное знание, которое есть в духовно-нравственной правде Божией. И это объективное знание порою носит вполне императивный характер и поэтому кажется имеющим вид закона. Для того, чтобы Правда Божия во-первых осознавалась во всей своей совершенной полноте и чистоте, а во-вторых исполнялась и воплощалась, необходимо вхождение и вживание в жизнь Церкви. Потому что только церковное бытие в непрекращающемся живом предании, входя во внутреннее устройство, во всю структуру личного самосознания и во все, так сказать, поры личной интуиции, дает верный набор ориентиров и алгоритмов, которые в конце концов выстраивают жизнь.

   Каждому христианину подобает прежде всего ввести в состав своего обдумывания и переживания, а затем и воплощения, ту правду Божию, которая прежде всего очевидным образом открывается в Евангелии. Евангельская правда. правда Божия, правда Христова не имеет характер закона, но она дает настолько верные и неопровержимые указания путей к праведной жизни, что дело состоит только в том, чтобы просто принять их, согласившись с величайшим авторитетом Христа (как странно, что верующими людьми очень мало что на веру принимается!) Усвоение путей правды - это не просто отрицательный процесс.

***

   Как просто ведут себя жены-мироносицы. Какой простой, человеческий, обычный, даже можно сказать обыденный у них тип поведения: они идут и делают то, что подсказывается либо здравым смыслом, либо обычаями, либо самим ходом событий. Вот подсказывает религиозный обычай, что надо пойти и помазать Тело Иисуса, то есть, приготовить Тело к погребению, помазать Его благовонными маслами - миром, и они идут. Они видят некоторое неожиданное явление - Ангела, сидящего "на камени гробнем" (человек, склонный к сверх-мистическому сознанию, тут же стал бы что-нибудь особенное соображать: либо о себе самом, либо о мистическом смысле события и т.д.). О мироносицах говорится только, что "они пристрашны быша" - и больше ничего. Рассказал им Ангел о том, что свершилось, а свершилось великое дело - воскресение Учителя, и им было об этом сказано прямо.

   И снова их поведение самое простое, обычное - они идут и просто рассказывают близким им ученикам Христовым о том, что им довелось узнать. И при этом все события с ними и их образ действия происходят не просто на фоне величайших событий в жизни мира, в жизни человеческой истории - эти особые, неслыханные, уникальные, необыкновенного значения духовные события и касаются их самым прямым образом, больше, чем кого бы то ни было, здесь, сейчас. Хотя бы потому, что они были первыми свидетельницами этих событий, первыми узнали о том, что произошло. Духовные смыслы события, даже если они еще не вполне осознанно их воспринимают, входят и пронизывают их души, с этими смыслами они остаются. Но никто из них при этом не "строит из себя" ничего, никто из них не позволяет себе вести себя каким-нибудь особенным образом. Просто говорится, что они пришли и рассказали апостолам о случившемся.

   И в этом для людей Церкви содержится великий и необыкновенной по важности урок, который, к сожалению, многие, особенно те, кто обладает тонким мистическим созерцанием, знанием, пониманием, внутренним прозрением - не склонны ни видеть, ни понимать. И потому они могут находиться в состояниях, близких к гибели. Это бывает связано с некоторыми болезненными отклонениями в душевной, психической жизни. Один из верных признаков того, что такое отклонение, вероятно, уже действует, и состоит именно в том, что простые смыслы событий как бы ускользают и не очень видны, потому что очень хочется и как-то само собой получается увидеть нечто особенное, таинственное. И потому каждому слову, сказанному тобой либо другим человеком придается какое то сверх-особенное, необыкновенное значение. И если эту склонность в себе не начать останавливать, осознавая ее, дело может дойти до очень прискорбных явлений.

   Много ли было в России святых - юродивых Христа ради? Можно по пальцам пересчитать. А сколько бродит по миру псевдо-юродивых? Сотни, если не тысячи. При этом вольно или не вольно, придается особое значение прежде всего собственной личности. И тогда обязательно хочется заниматься каким то учением, и стать на ступенечку выше. Со ступенечки выше - легче учить, во-первых, потому что все остальные как бы пониже оказываются и ты смотришь на них сверху вниз, а во-вторых, всегда почему-то кажется, что когда ты говоришь сверху вниз, то твои слова лучше доходят. Этот взгляд сверху вниз, и само стремление (ложное) к учительствованию, к тому, чтобы других заставлять видеть какие-то особые смыслы в твоей личности, а поэтому и вести себя каким то необычным, особенным, чудаковатым образом, и проявлять это в словах - все это свойства души безусловно гордой, но не просто гордой, а гордой чрезвычайно и патологично.

   Как много было даровано Божией Матери, еще и прежде рождения, и вся Ее жизнь была пронизана особенными, чрезвычайными дарами Божиими, и одновременно Ее величайшим смирением! И это очень важно, потому, что в стремлении к обычному, смиренному простому проведению жизни есть мир с Богом, и мир с собою; а в обратном этому стремлении мира никогда не бывает. Оно всегда выражается в каких то, может быть, тонких но не мирных устремлениях. И это большая беда, во многих отношениях - и для самих таких личностей и для окружающих, а особенно для окружающих неверующих. Они заподазривают во всех верующих людях некоторый "сдвиг", который на самом деле не имеет место в нормальных верующих людях.

   На самом деле внутренние смыслы жизни верующих людей, их нравственный облик, их вера, простая, чистая, скромная и смиренная, решительно отделяет их от людей неверующих, от людей мира. Но отделяет именно их нравственный строй и, соответственно, их тип поведения и вера, а не эта чудаковатость. Когда же люди неверующие видят таких слегка "сдвинутых", им не очень хочется идти в Церковь. И правильно, что не хочется: человеку свойственно быть нормальным. И эту "нормальность" жизни, при всей пронизанности ее глубокими нравственными и духовными смыслами, нам необходимо понимать и останавливать себя, когда захочется "почудить". Ничего доброго из этого не получится, в этом содержится глубокая неправда. Христос и когда великие чудеса совершал, - не чудил. В нашей же жизни - не то что великое дело сделать, а, например, близких своих привести в Храм - часто не получается, но уж зато "чудотворение" порою получается примерно.

   Смирение и простота, обычная, хорошая, высокая духовная простота - вот нормальный тип жизни христианина, если только христианин не призван особым образом к какому-то особому деланию; потому и говорится - "призвание", но даже и при призвании необходима осторожность. Апостол Павел говорит: "Не многие бывайте учителями", потому что к учительству может быть только особое призвание Богом, и твое "нормальное" учительство, христианин, должно состоять только в простом, но внутренне глубоком, смиренном образе жизни. И покаянное устроение выявляется в том, чтобы вести себя смиренным и простым образом, не отказывая своей глубине - быть глубиной, но потому что это не твоя личная глубина, а глубина дарованного образа Божия - глубина дара Божия. К ней следует относиться бережно, но относиться бережно это и значит - напоказ этот дар никак не выставлять, а наоборот - хранить в глубокой тишине молчаливого сердца, и да поможет нам Бог в этом!

***

   В притче о богаче, собирающем в житницу, Господом Иисусом Христом дихотомически выражен принцип возможного отношения к жизни. Возможны лишь два основных типа: первый формулируется в словах: "душа, ешь, пей, веселись"; другой - "богатеть в Бога". (Лк.12,19,21)

   Не обязательно душу могут занимать материальные блага в их демонстративном грубом виде. Дело, в конечном итоге, не в этом, а в том, насколько текущая жизнь в ее обычных проявлениях оказывается ценной и значимой для человека сама по себе. Можно жить и утонченнейшей философией, но если эта философия привязывает человека к этой, земной действительности, это значит, что он живет, по сути, теми же принципами "душа, упокойся здесь, здесь твое все". Иисус Христос в завершение этой притчи дает возможность увидеть неизбежно разрушительный конец людей, живущих подобного рода философией, житейской, либо же утонченно душевной и умной. "Сегодня, - говорит Господь, - все то, чем ты жил, может быть у тебя отнято, просто в силу того, что ты сегодня же и умрешь, и какую тогда цену будет иметь все, чем ты жил"? Для людей, по-видимому, не только религиозного самосознания, загадки в этом нет, здесь логика очень простая. Земля, которая кажется хоть сколько-то ценной сама по себе, представляет собою прах, даже если эта земля является исключительно в мыслительных или чувственных, например, в художественных процессах, - все равно прах.

   Правда, этот прах для любой человеческой личности может быть одухотворен духовным содержанием. Но это может случиться лишь тогда, когда для этой личности сами духовные смыслы и принципы бытия, как ее собственного, так и бытия мира в целом, будут иметь первостепенное и даже абсолютное значение, а все земное содержание жизни будет зависимым от этих главных духовных смыслов. И тогда все, что угодно, даже то, что относится к реальностям материальных благ, если оно хоть сколько-то пронизывается светом духовных пониманий и духовных смыслов, окажется тем самым не бессмысленным.

   Различные жизненные содержания и прежде всего человеческие взаимоотношения обычно имеют исключительно земной характер, как бы ни казались эти отношения возвышенными (типа влюбленности, высоких дружб и проч.), но если они опираются только на психологические представления, ощущения и переживания, то цена им ровно такая же, как пище, о которой известно прямое евангельское слово: "афедроном извергается"(Мф.15,17). Но эти человеческие отношения могут приобретать совершенно удивительное и драгоценное содержание и смысл, когда они исходят из начал христианских, когда руководят ими не просто схематические интуитивные представления о нравственных нормах. Потому что и сами эти представления могут иметь тоже пустой характер, даже когда они внешне похожи на христианские, но основаны не на Боге, то есть, когда не "в Бога богатеет" человеческая личность.

   Необходимо поставить для себя задачу: сделать этот принцип бытия - "богатеть в Бога" - не просто главным теоретически, а постоянно и жизненно действующим. На деле это крайне редко - обычно случаются короткие и редкие размышления; и это удивительно, потому что речь идет о главном жизненном принципе. Применительно к собственной жизни во всем ее профанном течении, рассматривать этот принцип, пожалуй, и вовсе не приходится. Тем более, когда речь идет о повседневном и жизненном применении, это значит, что этот принцип должен не касаться, а определять буквально все, что происходит в жизни. И даже если, что происходит не в согласии с ним, то необходимо иметь в себе покаянную честность, чтобы каждый момент, когда это происходит не в согласии, то есть не "в богатении в Бога", по крайней мере осознавать это, и не просто информационно, как факт, а с болью, стыдом и горечью, что и приводит к творческому покаянному деланию жизни во всех отношениях. В соответствии с этим принципом необходимо осуществлять свою жизнь. Иначе это будет лишь умозрительным размышлением, ведущим к двум возможным отрицательным результатам.

   Первый состоит к , в особого рода религиозной мечтательности, когда, выполняя некоторые действия церковно-религиозного характера, (например молитву) мечтательно воображаешь про себя, что как раз и совершаеться тот самый строй и тип жизни, при котором можно с некоторой долей восторженного самодовольства сказать: "да, пусть недостаточно, но все-таки я занимаюсь "богатением в Бога. И эта мечтательность в религиозном плане хуже всего, потому что она приводит к мнимому, а часто и к прелестному представлению о себе, как будто ты уже кое-что достиг, или, по крайней мере, к постоянному, легкому налету самодовольства.

   Второй из возможных тяжелых исходов появляется при понимании, что как раз ничего не удается жизненно осуществить из того, что входит в принцип "богатеть в Бога". Взглядывая с позиции этого принципа на свою жизнь, приходится видеть, что ничего живого ней не происходит, в результате, имея к себе большие претензии, но видя их не осуществляемыми, человек приходит в состояние глубокого поражения и тоски, безвыходной, нетворческой, мятущейся в самой себе: то грубовато-хамской, то иронической, то тонко прозябающей, но все равно одинаково бессмысленной.

   Теперь, в эти предпоследние времена человеческой истории, когда все мировое зло во всех его и грубых и тонких проявлениях, а также зло собственное с такою мощью "держат" человека, более, чем когда бы то ни было, труден духовно-нравственный выход, и о "богатении в Бога" можно говорить лишь в литературных представлениях. Возможности "богатения" ныне ограничены более, чем в любые другие времена. Но и спрос с нас меньше, чем в иные времена. Спрос меньше только по возможностям достижений, но никак не по той энергии, которая требуется от каждого, для того, чтобы встать хотя бы на самые начальные позиции вектора спасительной жизни. Нынче невозможны великие достижения, время героев и духовных гигантов прошло. Но святые отцы древности и говорили о людях последних времен, что те сумеют сделать бесконечно меньше, чем сумели сделать они, но эти люди будут больше их. Это следует понимать не в целях дешевой романтической радости, но чтобы видеть реальность. Надо сознавать, что, по сравнению в великими Святыми Отцами, мы пустые лодыри и бездельники, мы эгоисты и полуживотные, мы можем только мечтать и почти ничего не совершать, что, по сравнению с ними мы можем показаться людьми другой природы - но, все-таки мы оказываемся с ними в одном ряду, если только приняли в свое сердце акт веры - и если этот акт стал не мнимым, а действительным и хоть сколько то действующим.

   Наши отличия от мира, который нас окружает, несравненно большие. Этот мир живет принципом - успокойся здесь, ешь, пей, веселись. Ничего больше нет, есть только то, что здесь! Вот почему мы гораздо больше похожи на Святых Отцов древних, мы гораздо ближе к ним, а при всей похожести внешних проявлений - между нами и людьми "века сего" - непроходимая пропасть! Мы так и будем вынуждены топтаться, как черепахи, но в том же направлении, и как бы ни были "борзы" бегуны на той стороне пропасти, пока эта граница, ценности автономного земного существования до нас не достигнет, они могут бегать с огромными скоростями, устанавливая рекорды и на стометровке и на космических ракетах - но нас, черепах, они не догонят.

   Но это повод не для похвалы нам, а скорее для глубоко грустного осознания того, в каком печальном положении находятся наши братья на той стороне пропасти: они люди и образы Божии. Особенно трудны эти переживания, если от обще-теоретического представления перейти к конкретной личности, тем более - к близкому человеку: брат или сестра или отец или сын. Душе при этом остается только глубоко скорбеть и молиться. Не скорбеть в таких случаях - безумно и противоестественно.

   К сожалению, немногие думают о том, в чем конкретно должно состоять содержание нашей жизни в нынешней действительности и не представляют себе, как размышлять об их исполнении и потому слова -"богатеть в Бога" остается замечательно красивым литературным образом, и не имеют никаких последствий.

   "Богатеть в Бога" можно только в Церкви. Слава Богу, поместившему нас в лоно церковной жизни! Слава Богу, открывшему нам, что только эта жизнь - жизнь с Богом здесь, в Церкви осмысленна. Слава Богу Нашему, не оставляющему нас даже и тогда, когда перед нами предстоит груз чисто психологических тяжестей, который мы интерпретируем как жизненно невыносимый. Слава Богу давшему нам жить жизнью подлинной, открывшему нам эту подлинную жизнь.

***

   Эта последняя заповедь Спасителя обращенная к Его ближайшим ученикам, содержала как в зародыше все, что этому научению неизбежно сопутствует или следствует из него. Идите в мир, не убегайте от мира, а идите в мир и учите мир, который, вполне возможно, окажется не готовым вас услышать и принять, ни вас, ни Меня, потому что то, что вы будете говорить, будет не ваше, а Пославшего вас, и даже более того - Отца, пославшего Своего Сына, а Сын посылает вас. Идите как посланники в этот мир. Идите, потому что это ваш органичный духовный долг. Идите, потому что вы были рядом с Учителем, от Которого вы узнали все, что нужно для жизни, и то, как нужно понимать жизнь и то, как нужно жить. Идите и этому учите, вот ваше дело. Вот дело всех учеников Христовых, которые окажутся готовы услышать вас. Идите и научите правде Божией, вере в Бога. Идите и научите тому, чтобы эта вера утверждалась прежде всего в акте Крещения, соединяющего с Личностью Божественною, в силу того, что Христос уже явился и, явившись во плоти, исполнил обетование Предвечного Совета, ибо Его явлением в мир семя Жены стерло главу змия. И теперь вы вновь можете соединиться с Божеством и это соединение осуществляется через таинственное действие Крещения которое содержит таинство умерщвления жизни прежней, без Бога, и оживотворения для жизни новой, с Богом. Учите их и этому, учите, а не просто крестите.

   И это очень важно напоминать себе всем последующим ученикам, потому что так часто эту простую и очевидную заповедь многие извращали до полного неприличия, когда едва ли не достаточным считалось во многих кругах и даже в целых народах, в определенные времена крестить, без научения, хотя бы начального предварительного научения некоторому основному знанию. И ясность дальнейшего слова Христа открывается в духе той же простоты: " уча их соблюдать все, что Я повелел вам"(Мф.28,20). И это все в Евангелии в нравственном содержании сводится к одному простому слову - возлюби.

   Но и простоте этого слова и его жизненного содержания нужно учить, оно не само дается. Любовь есть некий предварительный дар божественный, в силу того, что человек есть образ Божий, но для своего раскрытия этому дару требуется осознание, а значит, предварительное научение, хотя и простое, потому что и дар прост. Возлюби - значит направься всем своим существом к Богу Небесному, к Богу всемогущему и утверди себя в стремлении отказаться от всего, что притягивает вместо Бога, и обойтись с препятствиями на этом пути так, как и всегда на всяком пути предстоит обходиться с препятствиями: некоторые завалы разбирать, некоторые обходить, а некоторые, может быть, силою духа перепрыгивать, взметая свою личность над препятствием. Но, в общем, и здесь все сводится к начальной и кристально ясной простоте.

   И эта простая, но величественная программа усложняется в смыслах, и в сознании, и в содержании жизни людей бесконечными сложностями греховной человеческой истории и генетики, наполненной грехами, и этой простоте приходится чуть не прорубать дорогу в сердце человека и в его мысль, и усваивается это не так просто. С таким трудом входят в сознание даже начальные установки Спасителя: "Идите и учите".

   Каждый может это проверить на себе. Исполнил ли он, начал ли исполнять эту заповедь воскресшего Спасителя: "Идите и научите", идите в мир, для того, чтобы научить, к тому же не занимаясь "учительством", потому что всякое "учительство" осложняет эту Божественную простоту, потому что во всяком "учительстве" содержится всегда свое. Идите и научите, идите и крестите "учаще" соблюдать все, что Христос заповедал. И каждому вполне доступно проверить себя, занимается ли он хотя бы научение м себя этими установками, а уж потом и других.

***

   Когда Мария Магдалина пошла ко гробу, она не обрела там тела Учителя, которое, как она предполагала, покоилось во гробе; и отошла. Потом пошли туда два других близких ученика и тоже не обрели там Учителя. На поверхностный взгляд, здесь не видно ничего поучительного для жизни. Надо попытаться увидеть.

   Для жизни наиболее поучительным оказывается то, что открывает человеку смысл его жизни вообще и исходящее из этого понимание различных его отношений и состояний. В связи с этим, человеку открываются и смыслы всех его конкретных действий; переживаний, конкретные задачи, заданности его жизни; это научает видеть и возможности осуществления этих заданий, видеть в этих заданиях и верные серьезные мотивы. Если всего этого нет, то жизнь во всех ее осуществлениях протекает, как попало, в зависимости от совершенно частных и пустых, временных, мало нужных и ничего не говорящих или неверно говорящих мотивах и смыслах. Но если жизнь наполнена и осмысленными в общем смысле заданиями, они часто не соотносятся с конкретными жизненными обстоятельствами, и личность не умеет применять их к своей жизни. В результате открывается ненужная и бесплодная мечтательность или довольно пустая работа неглубокого ума. Если же кое-что и выполняется, то либо не те задания, либо мотивы выполнения задания оказываются неверными. И тогда жизнь человека, даже и не скучная и не пустая становится страшно пошлой. При видимости настоящей наполненности человек живет мелочностью и ерундой. Тогда мотивы этой по-видимому, вполне серьезной содержательности, могут делать ее совершенно ничтожной и даже отрицательной, потому что когда мотивы ложны, то и содержательность жизни отрицательна. И пошлость отрицательного содержания жизни безмерна.

   В контексте этой жизненной суеты, кажутся малозначащими события, описываемые в Евангелии. Одна женщина пошла ко гробу умершего и дорогого ей человека, потом двое других пошли к этому же гробу, но именно эти действия по внешним оценкам, маловажные, на деле представляют великое и поучительное значение, потому что в них открывается общая значимость, общий смысл, главный смысл человеческой жизни вообще. Ибо они совершаются в контексте смерти и воскресения Христа. За сим следует работа души, которая этому общему пониманию придает верный и точный мотив и верно разрешаемый характер делания. Человек стремится к реальности исполнения того, что открывается за этим смыслом, потому что в конечном итоге есть только одно (или одно из важнейших) условие, в зависимости от соотнесения с которым и происходит верное или неверное внутреннее переживание и внешнее исполнение смыслов жизни. Это условие в Евангелии выражено в известном образе: "что толку, если и весь мир приобретешь, а душу свою сделаешь тщетной", бессмысленным, пустым станет ее существование.

   Это условие - верное устройство души. И это верное устройство во всех смыслах, в том числе и в нравственном, - есть главное задание, которое дается Богом любому человеку. Это задание исполняется как личное задание, в зависимости от степени, от глубины понимания; все остальное совершается как бы само собой. Верная оценка, верное устройство души само собою, без копаний дает возможность оценить, что в жизни совершается правильно, а что неправильно. Это и есть самое главное, и когда это настоящее устройство души осуществляется, тогда понятно, что в какой-то момент жизни может оказаться самым главным жизненным делом - пойти ко гробу. Если это будет случай, подобный описанному в Евангелии, это может оказаться не только главным требованием тогдашнего момента, но и центром вообще, который определяет и все прошлое, которое стягивается к этому моменту, и все последующее, которое из этого момента жизненного вытекает. Всегда нужно быть готовым к главному моменту жизни, который большей частью и наступает со всей очевидностью только тогда, когда глаза уже вот-вот закроются навсегда. Но все, что совершается, все что делает человек, определяется главным. Потому шли ко гробу Мария Магдалина и Апостолы, даже если это не вполне ясно осознавали: жизни было стремление к единству с Богом, уже, как им тогда казалось, умершим.

***

   Один из самых существенных Евангельских нравственных принципов формулируется так: "Когда исполните все, повеленное вам, говорите: "мы рабы ничего нестоящие" (Лк. 17,10). Этот принцип важен не только потому, что он верен, что открывает правильное осознание себя и человеческой природы вообще, но и потому, что такой принцип, если он внедряется в сознание, только и дает возможность творческого нравственного устройства. Это означает восхождение от худшего к лучшему, потому что иначе возникает ситуация самодовольства, при которой нет никакого движения, а в лучшем случае изображается бег на месте. Трудность христианского осознания и устроения нравственной жизни усугубляется, а с другой стороны, как бы и несколько облегчается тем, что Евангелие не предлагает готовых оценочных норм нравственной жизни, как предлагают другие нравственные системы. Христианские нравственные принципы иные. Это не значит, что они ведут к сентиментальному беззаконию, когда, кажется, довольно лишь хорошего нравственного настроения. Жить анархично - грех.

   Но есть и другая греховная крайность. Жить в соответствии только с внешними нормами - тоже грех для христианского сознания, потому что жизнь тогда переходит в стадию сухой формальности. Потому-то и так мало настоящих христиан, что христианство предлагает нечто нравственно почти непостижимое. Правда, для постижения непостижимого предлагается помощь, но не в виде нормативных правил, а в виде общих нравственных принципов. Они устанавливаются не для того, чтобы выстроить готовую и простую схему, а для того, чтобы их иметь в качестве нравственных ориентиров. Христианское нравственное знание дает возможность видеть совершенное устройство этой системы ориентиров, и когда находишься в этом созерцаемом и деятельном знаемом "поле", нравственно не пропадешь. Настоящее знание - это знание не внешне информационное, оно делательно выстраивается в душе, и душа от него зависит. Настоящее знание от Бога, оно и есть устройство, духовная структурная система души. Уже две тысячи лет люди, желающие жить по-настоящему, обретают такую возможность, потому что все это время человечество живет в облаке благодати Божией. Христиане входят в него и навсегда остается в нем.

   Это благодатное органичное устройство духовного бытия душа приобретает через Таинство Крещения, которое открывает духовную органику жизни. Внутреннее устроение становится естественным для человека, принявшего христианское знание, и слова евангельские только помогают увидеть, каково должно быть это внутреннее устройство (не внешний тип поведения, а внутреннее устройство). Его можно отчасти сформулировать некоторыми фундаментальными понятиями (например, смирение, кротость и так далее), его можно описать тезисно, можно представить в виде образа (притчи), но дело не в этом. В самом воздухе христианства носится то, что дает возможность желающему выстраивать душу - объективно и творчески, в соответствии с той благодатью, которая разлита в мире веры и в связи с системой нравственных ориентиров, которые помогают не потеряться в этом мире, в этом море.

   И тогда оказывается, что эта труднейшая, на первый взгляд, нравственная установка - "когда все сделаешь, что положено, говори: раб, ничего не стоящий" - не только не трудна, а наоборот, совершенно естественна. Потому что всегда не теоретически, а по самой практике жизни понятно, что ты не только не выполнил всего, что нужно сделать, а постоянно являешься, относительно собственных возможностей, выполнителем только очень малой части.

   Знание системы ориентиров помогает видеть, что сам ты по своим возможностям и должен был бы что-то представлять, но на деле - ничто, а представляешь что-то потому, что ты образ Божий и связан с Богом и от Него и получаешь возможности бытия, радования и правды. Ты начинаешь понимать, как глупо почитать себя за нечто. Только на миг можно истерически и тщеславно похвастаться перед самим собою или перед рядом стоящими, а затем, если совесть есть, все последующее время стыдиться. И потому лучше не присваивать себе значение, как нечто "творящему", а знать, что ты в лучшем случае, путешественник, и хорошо, когда путешественник совершает правильный путь. И тогда этот принцип войдет органично в жизнь души и в поведенческий образ бытия. И опыт жизни святости, опыт жизни Церкви показывает, что это не абстрактная теория, а единственно верное устройство жизни, которое было заурядным явлением в жизни святых, и по-другому не бывало, как только человек входил в область жизни божественной правды, он иначе и жить уже не мог! Слава Богу - у нас есть и Церковь, и Евангелие, и Таинства, дающие возможность ориентироваться в жизни. Бог, действуя через Церковь, Евангелие и Таинства, дает возможность не гибельной, а наоборот, духовно расцветающей жизни.

***

   Исаия показывает людей, которые, как кажется им самим и искали пути правды Божией, вели аскетический образ жизни и смирялись всячески, но не поняли и не узнали, не увидели результатов своей духовной деятельности. Проблема, актуальная для духовной жизни всегда, когда речь идет о тех, кто искренно стремится к тому чтобы проводить жизнь подобным образом. Но этого оказывается недостаточно, потому что никакого плода как тогда, так и теперь, люди, ждущие плодов от своего делания, от своего поста и смирения, не видят их. Когда речь идет о посте который совершается в ритуальных, внешне аскетических содержаниях, когда от поста остается только ритуал, все ясно: подходящие ритуальные нормы найти легко. Но эти, люди, о которых говорит Исаия, вопрошают: "Что мы не сделали, почему мы не увидели в своем посте никаких результатов?" По всему ходу дальнейшего рассуждения Исаии, в котором он как бы предлагает ответ Божий, видно, что они изначально слабо понимали, в чем состоит настоящее духовное делание, в том числе и в очевидных вещах. Исаия почти дословно говорит те же слова, что и Спаситель в известной притче о Страшном Суде - "болен Был и посетили Меня, голоден Был и накормили Меня...". Этим вопрошателям как бы предлагается проверить самих себя: было ли их делание внутренне напряженным?

   Великий Пост есть хорошее время для того, чтобы задуматься: как эти слова пророка отзовутся в нашей жизни? Говорит Исаия: "Разрушьте союз неправды". Это очень точно поставленная задача. Потому что гораздо вернее будет говорить не об отдельно взятых грехах, а именно о том, что они составляют союзы, цепи, прочные (и порочные) единства неправды в разных отношениях. Разные грехи. связаны между собой по непосредственному качеству греховной жизни, так, что они оказываются близкими и имеют между собой генетическую связь (например: пьянство и чревоугодие). Апостол Павел говорит: "Не упивайтесь вином, от которого бывает распутство")(Еф.5,18). Пьянство и чревоугодие - один союз неправды, чревоугодие, упивание вином и блуд - другой союз неправды. И почти все, что существует в мире, объединяется либо в союзы правды, либо в союзы неправды. Пути, по которым они движутся - одни и те же, но они показывают в противоположные направления. Потому что дьявол ничего собственного выдумать не может, он движется по тем же конструктивным линиям поля, которые сотворены Самим Богом, он плохой изобретатель.

   Союзов, где один грех соединяется с другим, - множество. Эти союзы могут быть короткими (парными), но чаще всего они соединяются в довольно длинные цепочки. Встречаются "союзы", в которых отдельные звенья содержат некоторую правду. Самый характерный пример. Первое звено: "я творю правду, я пощусь дважды в неделю, и прочее"; второе звено: "а другие люди - хищники, прелюбодеи или этот мытарь, который вообще ничего не делает правильного". И то, и другое правда, но когда эти две правды соединяются в союз, получается союз неправды, и этот союз неправды по конструкции, по самому слову "союз", по объединению этих двух моментов становится тем, что объединяет их в неправду.

   Наконец, наиболее частыми могут быть те союзы неправды, которые осуществляют люди между собою. Труднейшая задача - разрушить союзы неправды, или, вернее, преобразить их в союзы правды. Например, брак, ставший союзом неправды с обеих сторон. Серьезнейшая духовная задача должна состоять не в том, чтобы разрушить этот союз, а в том, чтобы его преобразить. И многое другое. Сколько дружб построено на союзе неправды, при том, что каждый в отдельности может быть приличным человеком, а с двух сторон совершается неправда. Например, один член дружеского союза является угнетателем, давителем и своевольником, а другой ничтожной "тряпкой". Никакого смирения тут и в помине нет, а просто тряпичность, расслабленность. Вот и получается союз неправды. Во многих служебных отношениях часто действуют союзы неправды, тихо или громко, демонстративно или не явно. Одна из принципиальных задач духовно-нравственной жизни - разрушить союзы неправды и внутри себя и снаружи.

***

   В притче Спасителя о пришедших на брачный пир рассказывается, как одному из пришедших, который, придя, поспешил занять место, ему подобающее другому, хозяин сказал: "уступи ему место" (Лк.14,9). Другого же, который скромно занял невысокое место, призывают сесть повыше. Смысл решения, которое предлагается Христом, прост и понятен, и довольно часто встречается в обыденной жизни, если иметь в виду не буквальное его значение. Если призван к какому-либо деланию, состоянию или лицу, не следует стремиться к высшему месту, чтобы не случился подобный забавный и малоприятный казус, чтобы звавший, когда придет кое-кто позначительней, не отослал тебя в низшее положение.

   Вообще это довольно обычное дело - стремление занимать некое значимое место либо в обществе, либо в общественном сознании, либо, по крайней мере, в своем самомнении. Это может осуществляться в целостных личностных установках, либо в конкретных ситуациях, связанных с вполне заурядным общением. В любом случае речь идет о "кажимостях" - в зависимости от ранга, места которое человек занимает в общественном статусе, нравственных качеств, духовного настроения или просто любых нелепых предпочтений.

   Увы! никуда не девается грех тщеславия, мало кто пытается от него освобождаться, он точно так же остается действенным. Всякие конкурсы, музыкальные, танцевальные или спортивные соревнования устраиваются исключительно ради тщеславия. То, что они устраиваются ради здоровья - миф, именно спортсмены через каких-то десяток лет своих занятий становятся самыми нездоровыми людьми. Да и у тех, кто просто наблюдают по телевизору за спортивными состязаниями (какое место "наши" заняли?) - тщеславие тоже получает некоторую пищу для пустой и никчемной работы. Она занимает огромное место в жизни, и пустота и ничтожность этого почти не замечается, это одно из обычных проявлений падшей природы; и если специально не заняться тем, чтобы освободиться от этого состояния, само собой ничего не получится никогда. Все то же несмирение, тщеславие.

   Господь предлагает в этом смысле окончательную, предельную формулу: "кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится" (Мф.23,12) - ("всяк возносяйся, смирится, а всяк смиряяйся, вознесется"- слав.) И это слово открывает соотношение жизни временной и вечной. Закон действует абсолютно: всякий, кто стремится здесь быть хоть как-то, либо по своему ощущению, либо на деле, выше других, там будет именно в силу этого посрамлен. И наоборот, всякий, для которого внешние тщеславные дела представляют собой дребедень, для него там будет хорошее место, можно быть уверенными. И примеров этому очень много. Все святые, - а у некоторых это выражено с особой остротой - выявляли стремление быть униженными. (Правда, для подражателей здесь есть опасность быть не более чем подражателями, то есть устроить некоторый театр собственного благочестия). Известны совершено выдающиеся образцы подлинного смирения не только среди признанных святых.

   Один из драгоценных образцов - великий русский мыслитель Лев Александрович Тихомиров, который прошел очень сложный жизненный путь - от "Народной воли" до "Союза русского народа" стал после смерти Каткова редактором "Московских ведомостей", одного из самых мощных консервативных органом России. Вот что он писал в своем дневнике, уже подходя к концу жизни: "Вижу свою жизнь довольно серенькой., ничего в ней сделано особенно не было, ничего не сумел. Боюсь, что дары свои, если таковые были, закопал в землю…" Это пишет человек, который к тому времени, крайне не трезвому, жутко не здравому (так называемый "серебряный век"), был одним из трезвейших людей. Его государственная мысль работала, как почти ни у кого больше. Он был очень талантлив, очень много успел сделать. И вот он то как раз и говорит: "Вижу жизнь свою очень серенькой..."

   Замечательны также слова святителя Игнатия Брянчанинова по этому же поводу: "Оборачиваясь назад к концу жизни, вижу свою жизнь как цепь постоянных грехов и заблуждений". Так видели себя смиряющиеся. Дай Бог и нам приобрести такую верную самооценку.

   В связи с этим можно не сомневаться, что разрушение великого государства, при всех его падениях, было в первую очередь совершенно по тщеславию Б. Н Ельцина и его окружения. Тщеславие, вот главный мотив! И таких примеров тьма. К осторожности призывает нас наша вера.

***

   Евангельский рассказ об усекновении главы Иоанна Предтечи (Мк.6,14-29), как в социологическом портрете, выявляет срез картины тогдашней общественной жизни в целом. Более того, рассказанные в Евангелии события открывают обычный, всегдашний, одинаковый в общих чертах, портрет общества любого времени. Прежде всего. следует отметить целостный общественный нравственный фон, на котором происходят все эти события. Общественный фон - это люди, собравшиеся на праздник жизни, и если это не всегда и не у всех постоянно получается, то исторический опыт, зафиксированный во многих документах, дает возможность увидеть, что эта картина действительно довольно постоянна: люди стремятся по возможности выстроить свою жизнь так, чтобы она представляла собой вечный праздник.

   На этом празднике жизни большинство с удовольствием наблюдает за тем, что составляет обычно мнимо эстетическую картину. Подлинная "картина" страдательно отражает бытие человеческое, потому что видит всю боль и горе, которое есть в человеческом роде, все разрушительные действия греховной жизни, и этот экзистенциальный страх жизни, который при внимательном наблюдении открывается скажем, у Ф. М. Достоевского и других писателей и выражается в нормальном, хотя и трудном творчестве. В основном же, присутствующим на этом "празднике жизни" хотелось бы того, чтобы жизнь напоминала вальс Штрауса. И если не самим танцевать, то хотя бы быть наблюдателями этого "вальса".

   Ровно такая картина представляет собою открытый легким пером Евангелия фон того общества, которое собралось на пир, посвященный дню рождения Ирода. Что такое пир? Это есть выражение известного принципа: "ешь, пей, веселись". И на этом греховном фоне общественной жизни некоторые персонажи занимают особенные места, выделяясь какими-то обстоятельствами или характерами. Евангельский рассказ ценен тем, что предлагает в кратком и лаконичном очерке едва ли не все возможные в этом отношении типы. Так, вполне сложный психологический тип представляет собою Ирод, который, как говорится в Евангелии, любил даже приходить послушать и поговорить с Предтечей и даже имел некоторый страх. Это так напоминает всегда существующий род людей, которые как бы любят пообщаться со святыней и с самыми острыми выявлениями святости, даже почитать жития святых, или зайти "поболтать" к святому Иоанну Кронштадтскому (это известный эпизод из жития святого), и чем кончаются намерения такой болтовни - известно. Можно даже ощутить легкий "эстетический" страх оттого, что перед тобой святой, но ровно ничего не менять в своей жизни. Во-первых, от безволия к добру, во-вторых, от желания потакать своим страстям, в-третьих, в стремлении не выступить за пределы общественных приличий и принятых общественных норм. Картина не выдающаяся, довольно пошлая и обычная. Этому вполне соответствуют и другие черты данного психологического типа. (В частности - легкомысленная склонность давать самые нелепые обещания, причем порой по пустякам).

   Замечательный в своей нелепости подход показан в Евангелии. Оттого, что некоторая девица хорошо сплясала, Ирод готов дать ей все, что она хочет. При этом у него самые нелепые понятия о чести, о чем определенно говорят богослужебные тексты: "лучше бы тебе, Ирод, обмануть, чем усекать главу Иоаннову". Такое понимание "чести" свидетельствует о какой-то перевернутости нравственных принципов. Потому вполне понятна готовность совершенно забыть о верных этических нормах, что свидетельствуется жизнью Ирода с Иродиадой.

   Другие действующие персонажи тоже очень характерны. Вот главная действовательница на этом пиру жизни, "скверная плясавица", как говорится о ней в богослужении; о ней упомянул в одной из своих проповедей митрополит Филарет московский. Он говорит: "Хотите узнать цену светского искусства? - глава Иоанна Крестителя". Вот цена! Разумеется, это не всегда так, но вектор человеческого творчества нередко сводится к тому, чтобы выявить готовность к низкому устройству жизни и к самым крайним грехам. Таков характер наиболее легкомысленного человеческого творчества: опыт с Иоанном Крестителем выявляет это в наиболее остром качестве, в наиболее выской степени.

   Но самое активное выражение зла открывается в Иродиаде; в ней господствует такое острое желание уйти от обличений, что все, что угодно, может пойти в жертву для его исполнения. Как страшно и противно обличение! Вместо обличений собственной совести - наоборот, с чрезвычайной волевой силой проводимое желание жить по своим страстям. И любое обличение, и самообличение - это страшное препятствие, и это препятствие необходимо уничтожить. Воля ко злу здесь доходит до такой крайней степени, что даже готовность ради потачки себе убить святого человека, о чем она догадывалась, оказывается в психологическом переживании значимо гораздо больше, чем желание попридержать себя. И это не такая уж уникальная психологическая картина. Может быть, не так остро, но довольно постоянно встречается на пиру жизни ситуация выражения крайнего зла.

   Но все же риск человеческого существования оправдан тем, что и на этом отвратительном фоне социальной жизни не исчезает святость, а вместе с нею и тот нравственный закон, к которому следует прислушиваться всем, и который в Предтече просто был, как норма жизни. Иные люди остро стараются вслушаться в призыв Божий, как лично к ним направленный. Вообще нет таких людей, к которым призыв Божий не направляется Но большей частью этот призыв не только не слышат, не только не умеют слышать, но многие и не знают о его реальности, полагая, что личный призыв, обращенный к нему, это нечто вроде фантазии. А если и знают, то знают теоретически, и не понимают, как можно его услышать самому. И когда исполнение требует особенных жертв и полной самоотверженности, такие люди и оказываются не готовыми к тому, чтобы принести эти жертвы и проявить эту самоотверженность.

   Но со святыми дело обстоит по-другому. Они слышат божественный призыв. Вся жизнь Иоаннова есть подтверждение и выявление этого слышания и исполнения божественного призыва, направленного лично к нему, включая и конец его жизни, когда он обличал Ирода и Иродиаду не потому, что у него была склонность к обличениям. Обычно люди обличают других, самоутверждаясь за счет этих обличений, или из склонности осудить, или когда, как им представляется, они выполняют дело чести, но, по сути, выполняют "дело чести" столь неумело и болезненно для других, что пользы никакой не получается, а, наоборот, только вред. Иоанн обличает потому, что слышит направленную к нему лично мысль Божию, и не обличить поэтому не может, хотя вполне может при этом предположить, какой для него будет результат. Такой результат и оказывается. Вот образец подлинной чести! Без страха за все, включая и собственную жизнь, - делать то, что повелевается призывом Божиим.

   Вот общая картина жизни. Хорошо бы уметь ее наблюдать, не просто для того, чтобы порадоваться своей способности к наблюдательности, а ради того, чтобы всегда уметь верно оценить свое место. И это тоже не само по себе важно, а ради того, чтобы оценив и поняв свое место, соотнести его с тем, что должно бы быть. И пытаться всегда проделывать путь от своей данности, от той наличности, которая чаще всего оказывается безумно греховной или вялотекуще греховной, - проделывать путь к тому идеалу и к выполнению того призыва, который может и должен быть услышан от Бога. Для начала - хотя бы в постоянном стремлении выявить те нравственные начала, которые предлагаются в Евангельском устроении жизни, во всем заповеданном Богом строе жизни, который ведет ко спасению, а не к гибели.

***